Глава7. Пенго и проект "Эквалайзер"

* * *

Если бы не фирма Nixdorf, всей истории с телексами могло бы и не быть. И Пенго думал, что если бы не история с телексами, шпионский бизнес увял бы незаметно. В начале 1988 года мюнхенской полиции понадобился скоростной канал телексной связи между Мюнхеном и главным полицейским управлением в Висбадене. Специфический характер телексной связи требовал долгой и неблагодарной программистской работы. Полиция обратилась в Nixdorf, большую западногерманскую компьютерную компанию, но Nixdorf был слишком загружен работой и передал заказ небольшой фирме, занимавшейся программным обеспечением. Фирме не очень хотелось работать на полицейских, и она нашла субподрядчика в лице фирмы Net МВХ, которую только что открыл Пенго. Страдая от недостатка заказов, маленькая Net МВХ, находилась под угрозой прогореть, не дождавшись шанса развернуться. Поэтому Клеменс и Пенго обрадовались заказу. Пенго наслаждался абсурдом ситуации. Мало того, что он был крутым хакером, чье имя известно властям, вдобавок леваком, - он еще и работал на Советы. И вот его фирма отвечает за установку связи между двумя полицейскими штаб-квартирами! Опасаясь неприятностей, которые могут возникнуть, если он обнаглеет настолько, что сам заявится в мюнхенскую полицию, Пенго отправил туда Клеменса. В конце марта Клеменс два дня провозился в Мюнхене с линией. Закончив работу, он попросил сотрудников управления отправить серию телексов, которые скопировал на ленту и забрал в Берлин, чтобы тестировать. Дома он распечатал телексы и показал их Пенго. Пенго пришел в восторг. Среди служебной информации оказались смертный приговор, якобы вынесенный "Фракцией Красной Армии" какому-то министру, и расписание визитов двух высших полицейских чинов, дополненное списком мер по обеспечению их безопасности. Когда пару недель спустя в Берлин приехал Хагбард, Пенго не мог удержаться и показал ему телексы. У Хагбарда дела шли неважно. С начала 1987 года он несколько раз успел побывать в психбьльницах и центрах реабилитации наркоманов. Сейчас он залечивал душевные раны после трудного романа с американским дипломатом, которого отзывали на родину. И он еще больше подпал под влияние своей безумной идеи о заговоре иллюминатов. Только теперь Хагбард все мировые проблемы рассматривал как свой личный крест. Он верил, что вирус СПИДа угнездился в нем как средство для полного истребления иллюминатов, и что сама аббревиатура означает Систему Полной Иллюминатской Деструкции. В довершение всего его наследство давно иссякло, а потребность в наркотике усилилась. Так что когда очередная группа журналистов из Гамбурга, работавших над материалом о компьютерных взломах, вышла на него, он заявил, что им не найти хакера круче, чем он, но бесплатно ничего рассказывать не будет. Он утверждал, что может влезть куда угодно. Журналисты хотели доказательств, поэтому выдали ему 800 марок -"на дорогу в Гам-бург и недельное проживание в приличном отеле. Они даже заплатили Пенго, чтобы он тоже приехал. Немецкие хакеры привыкли получать кое-какие гонорары за то. что раскрывали свои секреты. Обычно заключалось неформальное соглашение - обед в хорошем ресторане, билет туда и обратно в обмен на показательный хакинг в ЦЕРН или Thomson-Brandt. Два журналиста пообещали Хагбарду и Пенго, что если статью возьмет такой журнал, как Quick, последует куда более серьезное вознаграждение. Заполучив Хагбарда, журналисты усадили его спиной к камере и стали расспрашивать, каково быть хакером. Кроме того. они раскрутили его на этакий хакерский манифест, дополненный хагбардовски-ми теориями иллюминатов. На семи страницах бредовой прозы Хагбард раскрыл страшную тайну: оказывается, что в Агентстве национальной безопасности США создано секретное подразделение под названием "Отдел стратегического использования программного обеспечения". Там, утверждал Хагбард, АНБ готовится к войне будущего, компьютерной войне, в которой будут использоваться программы-бомбы и вирусы. Хакеры представляют собой форпост будущего. "Да, - заключил Хагбард, - наша "мягкая война" уже идет". Но когда журналисты предоставили Хагбарду компьютер, чтобы он подтвердил свои экстравагантные претензии, Хагбард забуксовал. Он безрезультатно пытался подсоединиться к компьютерам фирмы Bolt, Beranek and Newman, исследовательского центра в районе Бостона, и Лаборатории реактивного движения. Ему ничего не оставалось, как предоставить более убедительные доказательства. Так что телексы пришлись очень кстати. Когда Пенго показал полученные Клеменсом телексы, Хагбард ухватился за удобный случай. Он выпросил несколько телексов и преподнес журналистам как результат хакинга, утверждая, что получил их от Пенго, который залез в компьютер мюнхенской полиции. Но стоял июль 1988 года. Прошло три месяца после "дела Матти-аса Шпеера". Вместо того чтобы со временем затихнуть, история Маркуса Гесса и системного администратора Беркли продолжала оставаться на первых страницах западногерманских газет. Шумиха начала нервировать Пенго. Его беспокоила не столько статья в Quick, сколько упоминание письма Ласло Балога. Пенго ничего не знал ни о SDInet, ни о Балоге, но стал дергаться. В стране все говорили о шпионаже. Пенго попытался обсудить ситуацию с Хагбардом. Его интересовало, как много могут власти знать об их роли во всем этом деле. Но разговор ни к чему не привел. Хагбард стал еще более чокнутым, чем обычно. Он начал слишком многое выбалтывать журналистам. Встревоженный этим словесным фонтаном Пенго обратился за советом к Добу. Доб уверял, что никто не поверит ни единому слову Хагбарда. Но Амманн и Ленхардт, два тележурналиста, которые откопали историю "Хаоса" и NASA, услышав о телексах, засобирались в Берлин, чтобы расспросить Пенго. Амманна также интересовал Балог. Он был уверен, что в деле замешан Восток. И когда главный редактор "Панорамы" предложил Амманну разобраться с телексами, Амманн немедленно взялся за дело. Запутанная история с телексами была достаточным поводом, чтобы ноехать на день в Берлин и побеседовать с самим Пенго. Пенго на интервью не явился. Когда журналисты позвонили ему, он извинился и сослался на рассеянность, так что они перенесли встречу на более поздний час. Амманн, Ленхардт и третий журналист, талантливый молодой внештатник Герд Майснер пригласили Пенго в битком набитое, прокуренное кафе неподалеку от западногерманского технического университета. Амманна поразил скромный внешний облик Пенго, который ничем не напоминал гамбургских хакеров. Вместо хамовитого маргинала журналисты увидели воспитанного и милого 19-летнего юношу. Выбрав одно из самых дорогих блюд в меню и набросившись на него так, словно он три дня не ел, Пенго сразу же внес ясность в историю с телексами. Прекрасно, ответили журналисты, но теперь они хотели бы узнать о Маркусе Гессе и как вышло так, что его имя никогда не упоминалось в связи с хакерами ФРГ. - Так что насчет Гесса? - спросил Аммани. - Насколько хорошо вы его знаете? - Вообще не знаю, - ответил Пенго. Вокруг стоял такой шум, что он почти кричал. - Ладно, а что насчет хакинга со шпионажем? - Ничего не знаю о хакинге со шпионажем, - стоял на своем Пенго. Амманн не собирался сдаваться: - А вам что-нибудь говорят названия НОРАД и SDI? Пенго пожал плечами. Амманн сменил тему: - Что вы можете сказать о письме Балога? К этому моменту Пенго успел проглотить три большие кружки пива и начинал расслабляться. Вопрос о письме Балога заставил его забыть об осторожности. - О-кей, - сказал он задумчиво, как будто что-то вспомнил, - действительно, кой-какие программы попадали в Советский Союз. Но так, сущие пустяки. И он рассказал, что в Восточном Берлине была установлена связь с русским агентом по имени Сергей. Ленхардт промолчал, но Майснер чуть не упал со стула. Первой реакцией Амманна было не поверить, и он попросил Пенго привести какие-нибудь доказательства. И Пенго со спокойным видом, словно речь шла о погоде, рассказал о Хельмштедте. Западные немцы, ехавшие в Берлин на машинах, должны были проезжать на территорию Восточной Германии через Хельмштедт, маленький пограничный городок. На выезде из Хельмштедта стоял КПП, где машины останавливали, а документы их владельцев тщательно проверяла шеренга отмороженных гэдээровских пограничников. Как рассказал Пенго Питер Карл, когда летом 1986 года он захотел установить связь с агентами КГБ, подъехав к КПП. он протянул свой паспорт, в который был вложен маленький листок бумаги с кое-как зашифрованным предложением обсудить вопрос передачи информации Спустя час с лишним он получил паспорт назад, а в паспорте - другую записку с номером телефона. Конечно, хельмштедтская история была еще одной великой байкой Карла, но Пенго в нее поверил. Поверили и журналисты. Это классический способ, рассуждали они, значит, это должно быть правдой. - Что вы теперь собираетесь делать? - спросил Амманн. Пенго задумался, как будто этот вопрос впервые пришел ему в голову. - Ну, - сказал он, - я уже больше года не при делах, и надеюсь, что все просто само собой затихнет. Амманн вцепился в эту историю мертвой хваткой. Правда, ситуация складывалась двусмысленная: вряд ли он сможет сделать сенсационный материал, основываясь только на словах какого-то юнца, а если начнет собственное расследование, то наверняка подставит Пенго. Более того, не потребовалось каких-то особых усилий, чтобы разговорить Пенго. Учитывая, что поначалу он вообще забыл про интервью, душу он явно не собирался открывать. А несколько кружек пива... почем знать, с кем он еще может поделиться этой информацией. А у Амманна не было средств на то, чтобы поселить Пенго на Эльбе или еще каком необитаемом острове, а самому искать доказательства потенциальной сенсации. С одной стороны, Амманн удивился, почему чего-то в этом духе не случалось раньше. С другими журналистами, занимавшимися ха-керской темой, он часто обсуждал вероятность того, что хакеры могут стать шпионами. Стечение обстоятельств, друзья и наркотики создали идеальную обстановку для того, чтобы и вправду произошли события о которых рассказывал Пенго. Хагбард производил впечатление человека, достаточно зависимого от наркотиков, чтобы искать любой способ получить легкие деньги, а в Пенго причудливо сочетались наивность и трезвый расчет. Амманн мало что знал об этом спокойном и опытном хакере из Западного Берлина, кроме того, что он каждый год присутствовал на съезде "Хаоса" и подбирался к самой верхушке хакерского общества - способный, самоуверенный молодой человек, воображавший себя анархистом и державшийся слегка в стороне от остальных членов "Хаоса". Амманн не удивился, узнав, что этот мальчишка поставлял на Восток результаты своего электронного мародерства. Если он рассказал журналистам так много, очень вероятно, что еще больше осталось за кадром. Журналисты сказали Пенго, что ему нужно хорошенько подумать, что делать, а предоставить событиям идти своим чередом - идея явно не из лучших. Когда они покидали кафе, Пенго заметно разволновался. Пару дней спустя Амманн и Ленхардт снова приехали в Берлин, Т1 к этому момету Пенго уже нервничал всерьез. Он стал упрашивать журналистов помочь ему выпутаться из всей этой заварухи. Чтобы обеспечить эксклюзивный материал, Амманну ничего не оставалось, как свести Пенго с нужными людьми. И Амманн позвонил Ульриху Зиберу, 37-летнему профессору-правоведу, адвокату и специалисту по компьютерной преступности. Зибер жил в Байрейте, маленьком университетском городке в Южной Германии, более известном своими ежегодными Вагнеровскими фестивалями. Менее подходящую для защиты хакера-шпиона кандидатуру трудно было представить. Зибер славился как адвокат, защищавший интересы корпораций, страдавших от пиратского копирования их программ. Но,Аммакн знал его как спрагоядивого и на свой лад непредубежденного человека. Когда Амманн позвонил Зиберу, то очень осторожно описал дело. Он просто объяснил, что один хакер, у которого возникли проблемы, нуждается в совете. Зибер согласился посвятить ближайшую субботу обсуждению дела лично с Амманном и безымянным хакером. Герду Майснеру поручили отвезти Пенго из Берлина в Байрейт на машине. Поездю занимала шесть часов, и ему пришлось заехать за Пенго в пять утра, чтобы успеть в Байрейт к назначенному времени. Амманн уже издал их в университетском кабинете Зибера. Жизнерадостный Зибер встретил их дружелюбно и дал понять, что с радостью поможет, в чем бы ни состояла проблема. Пенго держался спокойно, пожалуй, даже равнодушно. - Да, есть кое-какие проблемки, - сказал он Зиберу и показал на своих компаньонов. - Эти ребята говорят, что мне надо обсудить их с вами. Зибер попросил Пенго подробно рассказать, в чем дело. Пенго поначалу держался настороже, не особо доверяя Зиберу, которого знал как противника хакинга. Но Зибер убедил его, что будет хранить его историю в тайне. И вот, куря сигарету за сигаретой, Пенго разговорился. Он рассказал о контактах Карла с Сергеем, о собственной поездке в Восточный Берлин и о разнообразных кусках программ, которые Карл доставлял Сергею. Он описал свои поставки: программу защиты, ассемблер фирмы Thomson-Brandt, журналы сеансов и то, что, по его мнению, передали другие. Он рассказал об американских армейских вычислительных центрах, об исходном коде и о том. как взламывал компьютеры по всему миру. Выслушав Пенго, Зибер откинулся на спинку кресла. Первыми молчание нарушили журналисты. Их интересовали права Пенго и лазейки, если таковые существуют, которые Зибер может отыскать в германском законодательстве о компьютерной преступности. Пенго заикнулся насчет того, чтобы оставить все как есть и просто избавиться от улик. Несмотря на свой обширный опыт) Зибер не знал, с чего начать. Эта история его определенно заинтересовала. В молодости он изучал английский по романам о Джеймсе Бонде, и по крайней мере в одном небольшом аспекте его работа была связана с миром международных интриг и компьютерной защиты. В своих статьях Зибер еще десять лет назад предупреждал, что хакеры могут легко попасть в лапы КГБ. В то время мало кто к нему прислушивался, и некоторые из завистниковутверждали, что он таким образом ищет дешевой популярности. И вот теперь Зибер получил доказательство своих опасений. Первым делом он вежливо, но твердо предупредил, что если Пенго собирается уничтожить улики, то он обратился не по адресу, 3атем,'размышляя вслух, он высказал свое мнение по поводу неприятного положения, в котором оказался Пенго. Ясно, что это не отолью) хакинг, сколько шпионаж, преступление, безусловно, очень серьезное. Что же касается идеи Пенго сделать вид, будто ничего не было, то этот вариант можно рассмотреть, но Зибер, как юрист, руководствующийся практическими соображениями, не рекомендовал бы его. Это дело годами будет висеть у Пенго на шее, и русские смогут воспользоваться им для шантажа спустя десять или даже двадцать лет, когда у Пенго будет семья и работа, которыми он будет дорожить. Кроме того, кто-нибудь из его друзей может признаться, тем самым подвергнув Пенго серьезной опасности. Пенго сказал, что думал о том, что Хагбард вполне может расколоться, и это очень беспокоит его. Второй совет Зибера заключался в том, чтобы Пенго сделал добровольное признание властям. Оказывается, в законодательстве ФРГ есть положение, предусматривающее амнистию за шпионаж. Если гражданин Западной Германии, занимавшийся шпионажем, явится с повинной, прежде чем его преступная деятельность будет раскрыта. и своими показаниями поможет предотвратить нанесение дальнейшего ущерба интересам Федеративной Республики, он может рассчитывать на полное освобождение от наказания. Зибер был хорошо знаком с этим положением, поскольку' в 1986 году пытался, но безуспешно, принять аналогичную поправку для хакеров к закону о компьютерной преступности. Стоило Зиберу сказать об этом, как Пенго уцепился за эту идею. Она показалась идеальным аварийным выходом. Пенго уже давно не -считал Доба и Карла своими друзьями, с Гессом был едва знаком, а Хагбард был слишком непредсказуем, чтобы защищать его. Так что Пенго сдаст их без зазрения совести. Зибер предупредил, что амнистия не гарантирована. Всегда остается риск, что власти все-таки сочтут нужным наказать его. Зибер знал кое-кого из западногерманской секретной службы. Вышло так, что на какой-то конференции он познакомился с офицером из контрразведки, который когда-то работал консультантом по безопасности, и обменялся с ним визитными карточками. Зибер спросил, не будет ли Пенго против, если он попытается связаться с этим человеком по его домашнему телефону. Пенго кивнул, и адвокат скрылся в соседней комнате. Он вернулся через десять минут и сообщил, что обрисовал офицеру ситуацию, не называя имен, тому нужно время для обдумывания, и он позвонит через час. Компания приготовилась ждать. Амманн находил сцену забавной -один из ведущих специалистов по компьютерной преступности, в строгом синем костюме, сидит у себя в кабиненте, а напротив нервно курит один из компьютерных преступников, одетый по берлинской моде в черный свитер и черные джинсы. Лишь один раз за все время их беседы на лице адвоката промелькнуло недоумение. - Испытывали ли вы какие-нибудь угрызения совести и задумывались ли над нравственной стороной того, чем занимались? - Нравственность меня не волнует, - откровенно ответил Пенго.- Запад, Советы ... Меня это не волнует. Помолчав немного, Зибер отметил, что такие взгляды вряд ли позволяют строить на них твердую защиту, и он рекомендовал бы Пенго не подчеркивать свой образ мыслей в разговорах с властями. Час спустя зазвонил телефон. Контрразведчик сказал, что не возг ражает против того, чтобы посвятить выходной встрече с безымянным клиентом Зибера. Вместе с двумя коллегами он приедет в Байрейт на следующий день. Амманн и Майснер поехали домой, а Зибер снял для Пенго комнату в ближайшей отеле. Хартмут Поль, специалист западногерманской контрразведки по компьютерной защите, появился на следующий день. Один из его спутников был старшим офицером и скорее теоретиком. Второй, бывалый разведчик, впоследствии стал рировать Пенго. Сначала с ними побеседовал Зибер и, по-прежнему не называя имен, попытался заключить- сделку. В конце концов была достигнута договоренность: клиент Зибера рассказывает все без утайки, и тогда его шансы на амнистию очень высоки, Началось дознание. Первый допрос длился четыре часа. Зибер не склонен был недооценивать возможности КГБ и восточногерманской тайной полиции, когда тем нужно было кого-нибудь убрать. Заботясь о безопасности своего клиента, Зибер настоял на том, чтобы Пенго возвращался домой после допроса не поездом, для чего пришлось бы пересекать территорию ГДР, а самолетом.
* * *

Пенго понимал, что его ожидает тяжелое время. Теперь, когда он раскрылся, ситуация вышла из-под контроля. В то же время он облегчил душу и, пожалуй, чувствовал себя лучше. С другой стороны, теперь на него давило сознание того, что ему пришлось выдать других, чтобы выпутаться самому. Правда, он не слишком долго переживал. Он был уверен, что те найдут способ спасти свою шкуру. Делу дали официальный ход. Специального агента прикрепили к Пенго для связи. От Пенго требовалось подчиняться всем распоряжениям этого оратора. Если он звонил и говорил, что следующим утром Пенго должен вылетать в Кельн для двухдневного допроса, Пенго откладывал все свои дела и летел в Кельн. Он чувствовал себя так, словно стал движимым имуществом контрразведки. Три журналиста, выудившие у него исповедь, тоже относились к ситуации по-хозяйски. У Пенго сложилось впечатление, что хотя бы один из этого трио неусыпно крутился рядом с ним. Но внешне все шло по-прежнему. Маленькая фирма Пенго продолжала выполнять случайно перепадавшие заказы и, что очень развеселило его, даже оказала консалтинговые услуги командованию вооруженных сил США и Франции, расквартированных в Берлине. Пенго перебрался из отцовского дома в свою собственную однокомнатную квартирку в Кройцберге, районе, известном не только как место компактного проживания турецких иммигрантов, но и как средоточие берлинской контркультуры. Пенго всегда тянуло в этот район. Он знал, что Берлин - единственный город, где стоит жить, а Кройцберг - единственное место, где стоит жить в Берлине. Фактически выглядело так, будто окружавшие Пенго - немецкие власти, три журналиста и Зибер-адвокат - проявляли гораздо больше беспокойства, чем сам Пенго. Спустя всего две недели после своего признания и к великому ужасу тех, кто занимался его делом, Пенго показал нос западному истеблишменту и принял официальное приглашение посетить в качестве консультанта Болгарский институт кибернетики в Софии. Перед поездкой ему надо было посетить филиал института в Восточном Берлине. Памятуя о приглашении Сергея "заходить запросто", Пенго решил сам испробовать фокус Карла с паспортом. Рассчитывая обойти процедуру получения пропуска за сутки вперед, Пенго пошел прямо на КПП на Фридрихштрассе, протянул паспорт часовому и заявил, что у него назначена встреча. На часового это не произвело никакого впечатления. Он отпихнул паспорт не глядя и велел нахальному западному немцу сначала поучить разрешение. Либо фокус получался только у Питера Карла, подумал Пенго, либо Советы всполошились из-за поднятой вокруг Гесса шумихи, и решили свернуть шпионскую операцию. Поездка в Софию оказалась достачно заурядной, по крайней мере, что касалось самой работы. Пенго оделся под юппи - пиджак, галстук - и провел неделю, официально представляя компьютерные сети болгарам, которые с жадностью бросались на любые западные технологии. Спустя несколько месяцев после своего спонтанного визита к Зиберу Пенго обнаружил, как удачно выбрал время для своего признания. Выяснилось, что по совету своего адвоката Хагбард сделал то же самое за пару недель до Пенго. Подход к делу был совершенно идентичный. Адвокат Хагбарда тоже ссылался на статью об амнистии в законе о шпионской деятельности и заставил своего клиента идти с повинной. Нечего сказать, в хорошенькое положение попал бы Пенго, протяни он со своим признанием еще хотя бы неделю - против него наверняка возбудили бы дело, и прощай всякие надежды на снисхождение. Допросы в Кельне приняли более интенсивный характер. Обычно Пенго вылетал вечером из Берлина в Кельи, где его встречал связной и препровождал в загородную гостиницу. Ему категорически запрещалось куда-нибудь звонить из номера. Ровно в 9-00 на следующее утро начинался допрос. Психологическое давление со стороны следователей "начало действовать Пенго на нервы. Они разыгрывали классическую сшуацию "хороший и плохой": один улещивал, другой угрожал. Оба отказывались поверить, что Пенго ввязался в шпионскую авантюру не ради денег. Пенго видел, что они не понимают, что он просто хотел стать величайшим хакером мира. Он попытался объяснить, что такое хакинг, и предложил следователям почитать ''Невромата". Помня, что его шансы благополучно выпутаться в огромной степени зависят от его чистосердечия, Пенго старался следовать указаниям байрейтского законника и быть как можно более откровенным, но бывало, что память его подводила. И не только потому, что прошло два года с момента его первой и единственной поставки Сергею, - марихуана явно не прошла даром для его памяти. Один из главных вопросов, на которые Пенго не мог дать точный ответ, касался магнитной ленты, которую он передал Сергею. Поскольку у самого Пенго необходимой аппаратуры не было, кто-то должен был для него эту ленту записать. Это значило, что он обратился к кому-то из друзей и попросил скопировать определенные файлы с компьютера налету. Пенго столкнулся с основной технической проблемой преобразования информации с компьютера в мобильную машиноне-зависимую форму. Для этого был необходим кто-то с доступом к соответствующему оборудованию, то же? Сначала Пенго заявил, что получил ленту в Гамбурге от Обеликса, но тут же дал обратный ход и отказался от своих слов. Видимо, о не захотел впутывать своего приятеля, которого за соучастие, пусть даже невольное, могло ожидать суровое наказание. Пенго не только не мог припомнить, кто сделал для него ленту, но и начал утверждать, что не знает, что именно на этой ленте было. Пенго голпдгался растолковать следователям, что раз у него небыло монтажного устройства, то не могло быть и считывающего, так что, получив ленту, он никак не мог узнать, что на ней. Но допрашивающие его офицеры были настроены скептически. Чтобы убедиться, нельзя ли вывечшъ Пенго от внезапных приступов амнезии небольшой порцией сильнодействующих средств, на допросах стал присутствовать человек из армейской контрразведки, который злобно ел Пенго глазами. Koiaa память опять подвела Пенго, контрразведчик заорал, что если Пенго не прекраотт свои увертки, он лично утопит его в ближайшем сортире. Пенго остался невозмутимым, после чего офицеры в некотором замешательстве извинились перед ним за своего раздражительного коллегу. Вряд ли Пенго мог успокоить тот факт, что теперь его судьба в руках властей, тех самых властей, которым его учили не доверять. Однако его не могла не веселить конспирация, которая часгевыю со-провояэдала его допросы. Во время одной из поездок в Кельн его из аэропорта доставили на глухую полянку в лесу, где уже жаала вторах машина, показали несколько фотографий совершенно незнакомых людей и попросили их опознать. Часто после восьми часов изматывающих допросов следователи вместе со своим подопечным направлялись в гостиничный бар, чтобы в менее формальной обстановке прозондировать политические взгляды Пенго. Пенго был с ними так же откровенен, как и с любыми другими людьми. В понимании Пе1нго они были типичными "черно-белыми", не различавшими оттенков. Они считали коммунизм плохим и точка, в то время как Пенго нравилось думать о себе как о человеке с широкими взглядами. Может, благодаря воспитанию, может, благодаря непосредственному опыту жизни в разделенном границей Берлине, но он различал в политике оттенки серого. "Если уж на то пошло, - заявлял он им, - я левый". Офицеры с готовностью выслушивали все, что бы им Пенго ни сказал, но не проявляли готовности перейти в его веру, которую считали просто политическим капризом, который с возрастом пройдет. Допросы тянулись все лето 1988 года, после чего к делу подключился следственный отдел федеральной полиции, приблизительный аналог ФБР. Каждой новой команде следователей Пенго повторял свой рассказ. Снова и снова у него спрашивали, как была задумана вся операция, и кто первым вышел на контакт с Советами. Его снова и снова просили рассказать, как складывалась их пятерка. Пенго отвечал, что в группу вошел позже других и что после его поставки информации Сергею отсутствие отклика со стороны русских его разочаровало и обескуражило. Его деятельность постепенно сошла на нет, и к моменту обращения к Зиберу он уже больше года был не у дел, так что не мог знать, чем занимались остальные. Пенго отказался подчиняться требованиям, которые считал не относящимися к делу, и когда его связной из секретной службы попросил дать какую-то информацию о добовских экскурсиях по берлинским борделям, Пенго грубо отрезал: "Я вам не соглядатай". В ответ на постоянные требования раскрыть новые детали деятельности группы Пенго оъяснял, что других знает мало, не считая Хагбарда и Доба, а после того как они разругались из-за Rainbow и счета, о котором его когда-то просил Доб, ему приходилось очень мало общаться с ними. Он сообщил, что у Доба есть пистолет и од может быть опасным, что Карл побывал в Восточном Берлине 24 раза, а Доб - минимум один раз. Маркса Гесса он знает очень мало и еще меньше знает о его вторжениях в Лоуренсовскую лабораторию. Сам Пенго побывал в компьютерах BL раза два, но абсолютно ничего не знает о SDInet или о таинственном Ласло Балоге из Питтсбурга. Постороннему человеку могло бы показаться, что Пенго чувствует себя совершенно свободно во время допросов и не смушается тем, что оказался в одной команде с полицией. И действительно, если бы его попросили объяснить, какими моральными принципами он сейчас руководствуется, он ответил бы, что работал на одних, а теперь работает на других. Вот и все. Причем тут мораль? Он продолжал работать в своей консалтинговой фирме, которая сейчас находилась в процессе слияния с другой берлинской фирмой-новичком. Но последствия допросов уже начинали на нем вказываться. Даже в отсутствие Доба-поставщика зависимость Пенго от гашиша выросла. Этой осенью он чаще был под кайфом, чем нет, и ежедневно поглощал литры кофе. Пенго принадлежал к "запойным курильщикам", как выражаются немцы, - закуривал сигарету, делал две-три затяжки, тушил и тут же забривал новую. Он договаривался с людьми о встречах и забывал о них, потеряв, таким образом, многих приятелей. Когда на каком-то концерте он столкнулся с бывшей подружкой, то был, по ее словам, нервным, дергался и бормотал про неприятности с секретной службой. Если Пенго только начинал ощущать, каково быть стукачом, то на Хагбарде допросы отразились значительно сильнее. Все его попытки превозмочь зависимость от наркотиков оканчивались ничем. Сейчас он жил в общежитии для бывших наркоманов в Ганиовере. Денег у него не было. Поредевший круг его друзей не знал, как помочь ему. Когда они приходили к Хагбарду, он только и говорил, что о великом заговоре, который угрожает судьбам человечества. Мачеха Хагбарда, единственный оставшийся у него родственник, хотела иметь с ним как можно меньше общего. Он не только успел разбазарить солидное наследство, но и, по ее убеждению, распродает фамильные ценности. Хагбард не раз наведывался к ней и намекал, что хотел бы забрать некоторые картины, принадлежавшие его отцу. Она подозревала, что он собирается и их продать, и заявила, что больше не пустит его в квартиру. Хагбард обратился за помощью к гамбургскому адвокату Иоганну Швенну. Швенн был известным правозащитником, адвокатом с очень плотным расписанием. У него не было времени наводить справки о клиенте, который мало чем отличался от любого другого молодого человека, у которого неприятности с законом. Хагбард, очень худой и с такой бледной кожей, что она казалась почти прозрачной, был до неловкости вежлив, аккуратен и изъяснялся литературным языком. И, что для Швенна свидетельствовало в пользу этого юноши, не стремился выдавать друзей. Швенн не стал особенно вдаваться в подробности, касавшиеся личности Хагбарда, а сам Хагбард не стал посвящать его в детали.

Хакинг | Главная | Содержание